— В «Риверсайд-инн»? — удивился Констебль. Он посмотрел в окно — такое мутное, что невозможно было сказать, какого цвета сейчас небо.
Глаза Грейди сузились.
— Что? Вы что-то знаете об этом месте?
— Я…
Адвокат коснулся руки заключенного, заставив замолчать. Они недолго пошептались, после чего Констебль кивнул.
— Вы знаете кого-то из тамошних завсегдатаев? — продолжал нажимать Грейди.
Констебль взглянул на Рота, но тот покачал головой, и заключенный ничего не ответил.
— Как вам нравится ваша камера, Эндрю? — немного помолчав, спросил Грейди.
— Моя…
— Ну да, ваша камера здесь, в тюрьме.
— А какой же она должна быть? Я ведь все-таки подозреваемый.
— Она самая плохая из всех. А потом вам придется перейти в одиночку, потому что черные из числа заключенных захотят…
— Ближе к делу, Чарлз, — устало сказал Рот. — Не надо нас пугать.
— Хорошо, Джо, перехожу прямо к делу. Все, что я до сих пор слышал, — «я не делал того, не делал этого». Что кто-то его подставил, кто-то использовал. Если так и есть, — Грейди взглянул на Констебля, — докажите мне это. Докажите, что вы не имеете ничего общего с теми, кто пытался убить меня и мою семью, и назовите мне их имена. Вот тогда и поговорим.
Заключенный и адвокат снова начали шептаться.
— Мой клиент хочет сделать несколько телефонных звонков, — наконец объявил Рот. — В зависимости от того, что мы выясним, он, возможно, согласится сотрудничать.
— Этого недостаточно. Назовите несколько имен сейчас же.
— Есть только одна возможность, — глядя в глаза Грейди, сказал Констебль. — Мне нужно во всем убедиться.
— Боитесь выдать своих друзей? — осведомился прокурор. — Что ж, мой друг, по вашим словам, вы любите задавать неприятные вопросы. Тогда позвольте мне задать вам один из таких вопросов: что же это за друзья, если они хотят до конца жизни отправить вас в тюрьму? — Грейди поднялся. — Если мы ничего не услышим от вас до девяти вечера, завтра состоится суд, как и планировалось.
Это не совсем походило на сцену.
Когда десять лет назад Дэвид Бальзак вышел на пенсию и купил «Зеркала и дым», в задней части помещения он устроил небольшой театр. Не имея лицензии, Бальзак не брал входной платы, однако давал рекламу и проводил представления — в воскресенье днем и в четверг вечером. Его ученики, выступая на сцене, могли получить хоть какой-то опыт.
И чем эта сцена отличается от других?
Кара уже знала, что домашние тренировки и выступления перед публикой разнятся между собою как день и ночь. Когда ты оказываешься перед зрителями, происходит нечто необъяснимое. Невероятные трюки, которые дома никак не удавались, здесь проходят на удивление легко благодаря какому-то таинственному адреналину, заставляющему тебя чувствовать, что ты можешь все.
С другой стороны, во время выступления очень просто провалить какой-нибудь второстепенный трюк вроде «французского сброса» одной монеты — движение столь обычное, что тебе и в голову не придет запланировать какие-то действия на тот случай, если монета исчезнет в неизвестном направлении.
Деловую часть магазина отделял от театра высокий черный занавес: он колыхался на сквозняке, когда открывалась входная дверь.
Сейчас время приближалось к четырем часам дня, зрители один за другим входили в театр и постепенно заполняли последние ряды (на таких представлениях в первом ряду сидеть никто не хочет, опасаясь, как бы не пришлось «добровольно» выйти на сцену).
Стоя за занавесом, Кара смотрела на сцену. Обшарпанные черные стены, неровный дубовый пол. Задником служила замызганная красная шаль. Да и сама сцена была совсем крошечной — три на четыре метра.
Тем не менее это была сцена, и Кара, стоя под лучами прожектора, чувствовала себя так, словно находилась в «Карнеги-холл».
Подобно эстрадным артистам или салонным магам, большинство иллюзионистов исполняют серию не связанных между собой трюков. Конечно, они вольны при этом регулировать темп, добиваясь эффектного финала, но, как считала Кара, это все равно что смотреть на огонь — каждая вспышка впечатляет, но эмоционально такое зрелище не удовлетворяет из-за отсутствия общей темы. Представление иллюзиониста должно быть некоей историей, где все трюки связаны между собой и вытекают один из другого. Только при этом условии очарованная публика будет смотреть на все затаив дыхание.
В театр входили все новые зрители. Интересно, сколько их будет сегодня, подумала Кара, хотя это не имело для нее особого значения. Она любила историю о Роберт-Удэне, который однажды, выйдя на сцену, увидел в зале всего трех зрителей. Он показал свое обычное представление так, словно зал был полон, вот только конец оказался другим: фокусник пригласил публику к себе домой, на ужин.
В своем номере Кара была уверена — мистер Бальзак заставлял ее неделями репетировать выступление. И теперь, в последние несколько минут перед тем, как поднимут занавес, она не думала о трюках, а просто рассматривала публику, наслаждаясь кратким моментом душевного покоя. Вероятно, она не имела права испытывать такой покой; существовало множество причин, препятствующих подобной безмятежности: состояние здоровья матери, проблемы с деньгами, наконец, то, что, по мнению мистера Бальзака, ее обучение продвигается слишком медленно. Ко всему прочему, парень, который бросил ее три недели назад, обещал позвонить на следующий день: «Обязательно позвоню. Обещаю».
Однако трюк с исчезнувшим любовником, так же как и номера под названием «Испаряющиеся деньги» и «Увядающая мать», сейчас не волновали Кару.